Горловчанка Ксения Костюченко рассказала о своей поездке в родной город, оккупированный сегодня российскими гибридными войсками.
Уезжали мы не в спешке и без проблем (все проблемы, увы, достались родителям). Отправились в путешествие, захватив на всякий случай документы, и оттуда уже не вернулись. Скитались с “барселонским чемоданчиком” чуть больше четырех месяцев, и это было даже интересно…
Уезжали, конечно, не по-настоящему (Славянск-то освободили, думали – и Горловку освободят). Понимание, что это насовсем, пришло постепенно и в основном из-за положительных событий типа «не было счастья, да несчастье помогло». Открывали для себя новую жизнь осознанно, не с тоской, а с надеждами.
…Ты в Харькове, ты умнее и взрослее, все в сто раз лучше, ты чувствуешь мощнейшую поддержку, ничего не боишься, люди вокруг только офигенные (потому что всякое г. за километр чуешь и не подпускаешь ближе, хватит уже экспериментов, пусть они будут собой подальше от меня). У тебя есть работа, аспирантура, новенький ребенок и цветы на подоконнике. Ты уже показываешь дорогу приезжим и знаешь где в этом городе можно вкусно и недорого, или под джаз, или с питомцами. Все очень хорошо и будет только лучше.
И тебе нужно в Горловку по делам первый раз за четыре года.
Граница как граница. Город как город…
С очередями, машинами, документами, пропуск не нашелся в базе (а, вы первый раз, понятно, все нормально, проходите, такое бывает). Ехала прямым маршрутом, у водителя все схвачено, все свои, а значит — быстро, комфортно, иногда даже весело.
Город как город. Опустевший, конечно, и слегка обшарпанный, но это ожидаемо. Автобусы ходят, люди ездят. На площади розы. Ленин перед горсоветом с нарисованной на груди колорадкой…
Деревья стали выше и гуще, за ними не видно ничего, только угадывается — это не работает, а здесь окна заколочены. Куча знакомых в нашем районе, все примерно одно и то же говорят (тоска, безнадега, бесперспективность). Грузин Автандил продает овощи на том же месте. Ему грустно, но он надеется. На что — говорить не хочет, отмахивается: “На что угодно уже”. Советует в маленьких магазинах молочку не брать, там покупателей мало, редко свежее завозят.
Пусто, особенно после пяти. Тряпки эти дыныэровкие висят везде. Ничего нового или неожиданного.
Как в замке у спящей красавицы. Только без людей
В детской игрушки и карандаши на столе. Лего по всей квартире. И (о боже!), какой же красивый у нас получился кабинетик (недавно сделали ремонт), жидкие обои такие мягкие, и этот шнурочек вместо карнизов так чудесно выглядит.
О, фотографии Илюхины в рамочках, какой же он был маленький… Мягенький МакКвинчик рядом с подушкой. Карта Украины на стене. Календарь, чашечка из Праги, книга про рыцарей…
Все под слоем пыли и в паутине. Дохлые мухи, на окнах скотч крест — накрест.
Ты попадаешь в место, где время остановилось, как бы отвратительно и банально это ни звучало, и те штуки, которые забылись совсем (ну это естественно, оно все забывается, когда проходит), наваливаются на тебя и…
В общем, как камнепад и нет никакой пещерки спрятаться.
Если бы мы жили там, большая часть этих милых свидетельств 14 года исчезла бы постепенно где-то в районе мусорного ведра. Жилище менялось бы вместе с нами, все было бы как и снаружи, довольно обыденно. А здесь…
Это очень грустно. Была мысль написать «невыносимо грустно», но нет, «невыносимо» — слишком сложное слово, чего только люди не выносят, но рассказать об этом вслух точно не смогу.
Наделала фотографий для поплакать под рюмку водки. И чтобы запомнить, как закончилась наша прекрасная беззаботная молодость (хотя не закончилась… просто внезапно перешла из беззаботной в озабоченную).
Зачем-то все помыла. Убила уйму времени, но нам с хаткой стало светло и приятно. Вынесла мусора килограммов сто. “Ничего себе, что это ты там выбрасывала?” — спрашивает мама. А мне хотелось что-то сделать с этим “попадантским” ощущением, стереть, оставить только скелет.
Стрельбы, кстати, я почти не слышала. Ухо не наметано, видимо. Местные выцепляют среди этой кучи звуков, но у них ассоциации, а у меня нет.
Местные — отдельная тема. Десятилетний сын приятельницы должен каждую минуту знать где мама. Если она в 18.10 не пришла домой, у него паника. Приятельница шутит в телефон: «Я на работе еще, нет, не нужно встречать, я уже не на работе, гуляю. Где? Да мало ли где…». Минуты через три, чувствуя, что ребенку вообще не смешно, называет адрес. «Я рядом, приходи». Это последствия, говорит приятельница будничным тоном. Оно ж, говорит, не могло пройти без последствий.
Подруга, как выпьет, поет украинские песни. «Не из патриотизма, а потому, что я так хочу!».
Бабули у подъезда спросили, на каком языке я «там» разговариваю. Хотела сказать, что на украинском, ну, а если слово какое забываю, то на английский перехожу. Но сказала, как есть. По-моему, они мне не поверили…
Горловка — как бывший парень здорового человека
То есть ты ж не могла полюбить придурка, поэтому он, ясен пень, классный. Ты была с ним счастлива, и этих воспоминаний и этого опыта никто не отменит. Та часть твоей жизни носит его имя и у тебя остались оттуда привычки и выводы. И что бы ни случилось потом с бывшим парнем здорового человека — предательство, алкоголизм, инфантилизм или просто разлюбила, — до этого момента он был хорошим и дарил тебе радость, иначе зачем бы ты с ним встречалась…
И самое логичное в этой истории, как и в любой другой (ну ладно, почти любой), — идти дальше.
Тут, конечно, все зависит от потерь. В моем случае потери, в общем, минимальные. Всего лишь вещи. Дом. И некоторые люди. Причем, самые дорогие и любимые не потерялись, они рядом.
И еще от приобретений. А их больше, чем потерь. Те люди, которые не потерялись, стали в сотни раз ценнее. Те, которые ушли, оставили после себя не пустоту, а чистоту.
Так что все хорошо, как и было сказано выше. Но оказалось, что очень тоскливо перед отъездом перекрывать воду и газ, закрывать окна, и еще раз понимать, что ты не вернешься сюда, и даже в гости, потому что невозможно приехать в гости в прошлое, а тут кроме него ничего и не осталось.
